СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ ЭМАНУИЛА КАНЕРА
Ирина Я. Фуголь
Жизнь – это путь со взлётами и падениями.
В хорошие и плохие дни нужно уметь сохранять расположение духа и чувство юмора.
Если удается выйти из трудного положения путём напряжения всех сил, – этим можно гордиться…
Если ты выигрываешь без усилий, то значит, что ты ничего особенного не достиг, – этому помогли либо случай, либо обстоятельства.
Эмануил Ласкер
Существовала ещё одна площадка для соревновательных выступлений учёных академических институтов – выборы в Академию Наук. Это были многоступенчатые соревнования для претендентов и обычно «праздники жизни» для членов Академии, многие из которых в эти дни выборов ощущали себя вершителями судеб. Хотя далеко не все члены Академии и тогда виделись в «светлом нимбе бессмертия», а авторитет самого Президиума АН часто являлся оспариваемым, а не бесспорным, – всё же союзная Академия и национальные Академии наук играли в обществе заметную роль. Академию наук Украины тогда, как и все последующие годы, возглавлял академик Б.Е. Патон, имеющий исключительно высокий личный авторитет и как учёный, и как руководитель. Но не всегда, даже Президент Академии, мог делать всё по своему усмотрению. Нередко поступали прямые приказы «свыше», а также внутри бюрократического и партийного аппарата Академии существовала устойчивая ориентация на позицию верхов, часто даже с упреждением их пожеланий. Выборы в Академию наук регламентировались уставными правилами, но к этим правилам было немало дополнительных, «неписанных» положений. К таким «неписанным» правилам относились приоритеты при выборах для административных лиц (директоров и замдиректоров Институтов), для партийных, желательное усиление национальных кадров и т.п. Если к этому прибавить разнородность академических научных школ, интересы различных региональных центров и многое другое, то можно себе представить, сколько скрытых параметров определяло хитросплетения и манёвры на выборах в Академию. И всё же участие в этой игре, хотя она совсем не следовала истине «Гамбургского счёта» или правилам «шахматных партий», было очень сооблазнительным. Не только потому, что к этому подталкивал азарт, тщеславие или желание дополнительных благ, но немаловажным было достигнуть большей устойчивости своего положения и защищённости своих учеников, а также получить «толику бессмертности» – неувольняемости с должности (в преклонном возрасте предусматривался переход в разряд «почётных руководителей»).
Впервые в «академической игре» Э. Канер принял участие в 1972 г. Это были выборы, в которых участвовали прежде всего административные учёные из недавно возникших институтов или их новых подразделений и впервые названия направлений, по которым объявлялись вакансии, были сформулированы узко под намеченные кандидатуры или специально для кандидатов из новых Научных центров. В ИРЭ в эти годы возник большой отдел «Теоретическая электроника», который возглавлял новый заместитель директора В.П. Шестопалов (через некоторое время он станет директором ИРЭ). Одна из вакансий называлась «теоретическая электроника, теоретическая радиофизика». На Учёном Совете ИРЭ встал вопрос о выдвижении Э. Канера, и приняли решение не сталкивать двух кандидатов ИРЭ по одной вакансии и выдвинуть их по разным специальностям. Э. Канера выдвинули по вакансии «физика плазмы», которая по замыслу предполагалась для заместителя директора УФТИ и руководителя программы термоядерных исследований – В.И. Толока. Это было не совсем комфортное решение и создавалась сразу сложная ситуация, но А.Я. Усиков и др. академики советовали вступить в игру, чтобы заявить о себе на будущие выборы. Все претенденты национальных Академий должны были получить одобрение при голосовании на соответствующих отделениях союзной Академии в Москве. Этот этап Канер прошёл весьма успешно, заметно опережая Толока. Но несмотря на это, и очень весомые письма в адрес Президиума
Академии наук УССР с поддержкой Канера от многих ведущих учёных, (а может именно поэтому !), экспертная комиссия физического отделения АН УССР не рекомендовала кандидатуру Канера. И всё же Э. Канер при голосовании получил лишь на три голоса меньше, чем выигравший выборы В. Толок. Претендент от ИРЭ В.В. Шестопалов успешно прошёл как единственный кандидат по своей вакансии.
Результат первого выдвижения Э. Канера казался совсем неплохим. Но отделение физики во главе с академиком Гридневым было очень взволновано «несогласованным» успехом Канера и постаралось в последующих выборах ещё более тщательно формулировать объявленные вакансии. В 1976 и 1978 Канер опять участвует в выборах. Среди его научных отзывов-поддержек письма от академиков А.П. Александрова (Президент АН СССР), М.А. Леонтовича, И.К. Кикоина, В.Л. Гинзбурга, И.М. Лифшица, А.В. Гапонова и др. При столь сильных поддержках, некоторые были направлены непосредственно в адрес Б.Е. Патона, экспертная комиссия уже не смогла отклонить кандидатуру Канера. Но среди академиков распространяется слух, что возражали против Канера на заседании партийной группы Отделения и всплывало имя его недавно уехавшего в Израиль соавтора. При подсчёте, Канеру не хватало одного или двух голосов, причём некоторые всезнающие говорили, что ряд бюллетений были испорчены в самой счётной комиссии. Выборы 1978 г. особенно огорчили Моню, т.к. по всем оценкам и согласно разговорам тех, кто его активно поддерживал (Лифшиц, Усиков, Шестопалов, Ерёменко, Брауде, Пекар, Борзяк и др.), ожидали успешного результата. Моня решил, что нужно остановиться и обдумать сложившуюся ситуацию.
Как-то в начале 80-ых в застольной беседе с Б.И. Веркиным зашёл разговор о произошедших переменах в руководстве харьковских «курирующих» органов. До этого у Веркина были сложные с ними отношения и некоторые неприятности по этой линии. Теперь, как он говорил, появились новые фигуры, которые понимают роль науки и с уважением относятся к учёным, – «…с ними можно конструктивно разговаривать». Действительно, вскоре Э. Канера выпустили на конференцию в Дрезден (ГДР) по физике твёрдого тела, где был принят его приглашённый доклад. Я также смогла отметить некоторые изменения. Сначала одобрили моё научное сотрудничество с Болгарией, а затем и с Западной Германией. Разрешили приезд ко мне в отдел учёных из синхроторонной лаборатории Гамбурга, потом начались мои контакты с Университетом Западного Берлина и т.д. Мы стали подумывать – «может быть перемены произойдут и с выборами в АН?, – разумна ли следующая попытка?». Некоторые обстоятельства укрепили эту мысль.
Весной 1981 мы были с Моней в Киеве. Он хотел поговорить с новым начальником отдела международных отношений в Президиуме АН УССР в связи с очередным полученным приглашением войти в состав международной редакции серии научных книг по теории твёрдого тела. Я хотела повидаться с А.Ф. Прихотько и рассказать ей свои новые результаты. Мы с Моней условились о встрече перед Университетом в сквере, где пышно цвели киевские каштаны. Мой разговор с Антониной Фёдоровной в Институте Физики был очень тёплым, и в конце она сказала мне – «Ира! Не обижайтесь на меня из-за Мони! Мой личный голос я отдавала ему всегда, но перебороть ситуацию я не могу! Мне было бы легче провести в Академию Вас!»…Тогда же мы договорились, что в начале ноября поедем вместе отдыхать в санаторий «Черноморский» в Никитском саду Крыма. В Институте физики я столкнулась со своим старым знакомым, сейчас профессором Киевского университета – Иваном Степановичем Горбанем. Он был очень изобретательным экспериментатором-спектроскопистом с хорошей интуицией и интересом к физике, к тому же профессиональным водителем и автомехаником. Недавно он приобрёл почти новую «Волгу» и предложил подвести меня к Университету. Когда Иван понял, что меня ожидает Э. Канер, он попросил познакомить его с Моней. Уже все вместе мы пошли обедать и Горбань рассказывал о своих задуманных экспериментах по т.н. «квантовой конденсации экситонов» при низких температурах. Моня внимательно его слушал, задавал вопросы и оценив его «грамотность», высказал ряд замечаний, которые Иван схватывал с благодарностью. Потом пошли гулять и разговорились о машинах. У нас недавно появилась новая модель «6-ка Лада» и Моня увлекался вождением и ее обслуживанием.
Иван, почувствовав взаимное расположение, предложил приехать к нам на своей машине, продолжить разговор с Моней и сделать показательный техосмотр нашей «Лады».
В этот же приезд Моня встретился в Президиуме ещё с одним нашим хорошим знакомым, физиком, который работал по совместительству в аппарате Президиума -Валерием Шеховцовым. Когда они увиделись, то первым восклицанием Валерия было – «Что это ты, Моня блистал своим отсутствием на последних выборах! Без тебя всё прошло очень скучно! Многие говорят, что тебя пора выбирать!». Приблизительно такие же слова мы слышали и от других наших киевских друзей – С.И. Пекара, В. Владимирова и т.д.
Иван Горбань приехал к нам ранней осенью, когда уже было известно об очередных выборах весной 1982 и о двух подходящих вакансиях: «радиофизика и астрономия» и «физика твёрдого тела и физика низких температур». На эти вакансии намечались официальные номинанты – директор недавно созданного Института радиоастрономии и заместитель директора ФТИНТ. Горбань также рассказывал, что его хотят выдвинуть в Киевском университете, в двух киевских институтах и в Львовском научном центре по вакансии «физика твёрдого тела и физика низких температур». У Ивана был за плечами тоже многолетний стаж выдвижений, но не было ещё сильных результатов голосования. Теперь его собиралась поддержать большая команда киевских и львовских академиков (Давыдов, Пасечник, Юхновский и др.). Все они хотели устранить конкуренцию Э. Канер – И.Горбань и намеревались разговаривать с А.Я. Усиковым и В.П. Шестопаловым, чтобы Э. Канера выдвинули по другой ваканси «радиофизика и астрономия». Это как раз соответствовало и настроениям в ИРЭ. Было ясно, что для успеха «чисто учёных» перед «учёными-администраторами» было необходимо, чтобы Э. Канер и И. Горбань получили заметное преимущество голосов на выборах.
Первого апреля 1982 г. состоялись выборы, в которых с большим отрывом от своего конкурента победил Э. Канер по вакансии «радиофизика и электроника», а И. Горбань смог также опередить своих многочисленных конкурентов. Я ожидала результатов подсчёта голосов, читая мемуары Г. Гейне и наблюдая за быстрой весенней сменой тёмных и светлых облаков на киевском небосклоне из окон одной из высотных гостиниц Киева. Первый звонок мне был от Валерия Шеховцова, который сообщил результаты и поздравил меня с избранием Э. Канера в Академию АН УССР. Необходимый барьер для избрания набрала и вторая пара номинантов, «учёных-администраторов»: Л. Литвиненко (Директор Института радиоастрономии) и В. Манжелий (зам. директора ФТИНТ). По решению Б.Е. Патона в отделение физики добавили дополнительно два места, так что все главные претенденты, выигравшие выборы, стали член-корреспондентами Академии. Валерий передал мне, что Моня освободится несколько позже, т.к. он сейчас стоит в окружении большего числа участников выборов и принимает поздравления. В гостиницу к нам вместе с Моней пришло много киевских физиков (И.Горбань, В.Владимиров, В. Шеховцов и др.), а затем заходили многие из тех, кто приехал на выборы и жил в этой гостинице. И, конечно, было много телефонных переговоров и шума. Кто-то (не помню) даже принёс нам своё стихосложение ( листочек без подписи сохранился в нашем архиве):
Наконец-то все сияли
небеса свой суд свершили!
В Академию избрали Канера Эмануила!
Потом в Харьков ещё долгое время нам приходили телеграммы и почтовые поздравления.
Достигнутая тогда цель, сейчас, издалека (да по своему формату и в то время), не кажется (и не казалась) столь уж значительной.
Э. Канер давно уже вырос из мантии член-корреспондента. Но избрание в Академию при тех граничных условиях, в которых Э. Канер находился, являлось в те годы трудной, практически нерешаемой задачей. Это была в какой-то мере символическая борьба, вроде как у библейского Иакова с божественным существом! И Моня Канер выстоял в этой борьбе и приоткрыл дверь в новые времена и для новых подобных прецедентов!
Когда уже все ушли, Моня сказал мне: «Давай закурим! Всё уже позади!» – «Но ты ведь говорил, что после всего – бросишь курить!» – ответила я… Но нужно было сбросить с себя напряжение и, под мысленный аккомпанемент любимого Моней стихотворения Залмана Каца, мы закурили (тогда курение было распространённой болезнью):
В который раз друг друга просим:
Давай курить с тобою бросим.
Давай? – Давай! – я говорю.
Но куришь ты, и я курю…
И огоньков табачных россыпь
Трассирующей папиросой
Летит сквозь годы по прямой
И чертит путь и твой, и мой…
Да и теперь, – давно привычен,
В наш быт дымок спирально ввинчен,
И я бы многого не мог,
Когда б не вился тот дымок.