СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ ЭМАНУИЛА КАНЕРА
Ирина Я. Фуголь
Это переживание ни с чем не сравнимо.
Для учёного не может быть ничего лучше осознания, что
свершившееся в его мыслях в точности соответвует чему-
то происходящему в природе. Каждый раз, когда такое
случается, это пугает. Учёный поражён, что построения
его разума существуют в реальности. Это огромный шок
и великая радость.
Лео Каданофф
На старших курсах Университета возник вопрос о выборе нами, студентами физико-математического факультета, узкой специализации по физике при одной из существующих тогда кафедр. Эмануил Канер с первых студенческих лет выделялся своими знаниями по всем математическим наукам и готовил себя к работе в области теоретической физики. По этой области мы прослушали курсы – «Статистической физики» и «Электродинамики», которые прочли два блестящих профессора – И.М. Лифшиц и А.И. Ахиезер. Оба были прямыми учениками Л.Д. Ландау и возглавляли главные школы харьковских теоретиков в области сплошных сред. Под обаянием лекций и личности Ильи Михайловича Лифшица у Канера формируется интерес к тематике, которая только что начала развиваться под его руководством – электронные свойства металлов. Научное влияние И.М. Лифшица определило главное направление будущих исследований Э.А. Канера. Дипломная работа была выполнена в соавторстве с одним из первых учеников Лифшица — М.И. Кагановым, была опубликована в ЖЭТФ в июне 1955 г. и стоит под номером № 4 в общем списке публикаций Канера. По поводу этой работы И.М. Лифшиц написал: «…исследование охватывает широкий круг вопросов, посвящённых релаксационным явлениям в нормальных и сверхпроводящих металлах, и не только является законченной дипломной работой, но может быть опубликовано в виде научной статьи».
О первых трёх статьях Э. Канера мне хочется сказать отдельно несколько слов.
Под № 1 стоит статья в соавторстве с К.Д. Синельниковым и И.Н. Шкляревским «Интерференция света в тонких плёнках серебра» (1955). Академик К.Д. Синельников, директор УФТИ, возглавил возникшую в те годы новую кафедру на физмате с ориентацией на две области физики — оптика и физика низких температур. Тематика этой кафедры соответствовала традиционным направлениям харьковского УФТИ и была поэтому очень привлекательной. Я выбрала эту экспериментальную кафедру для узкой специализации. Вскоре стало известно, что Моня также зачислен на эту кафедру и будет работать над своим вторым дипломным исследованием по экспериментальной физике. За всё время существования физмата это был первый случай параллельного обучения, совмещающего теоретическую и экспериментальную кафедры. И сделал это Э. Канер блестяще. Вторая дипломная работа также была опубликована, а К.Д. Синельников при рекомендации её в печать написал: « Канером была выдвинута новая точка зрения на явление, которая заключается в том, что основную роль в образовании цветов (плёнки) играет интерференция света в тонкой плёнке».
В те годы публикация дипломных работ была редкостью. Уже много позднее, когда я была членом Учёного Совета физического факультета Харьковского университета, на котором проходили защиты кандидатских диссертаций от кафедры оптики профессора И.Н. Шкляревского я неоднократно слышала ссылки на эту первую работу Канера и И.Н. Шкляревский мне с улыбкой говорил, что «это делается не для привлечения Вашего внимания к защищаемой диссертации, а чтоб подчеркнуть приоритет нашей кафедры оптики в объяснении оптических эффектов в тонких металлических плёнках».
Несравненно более значительными оказались результаты теоретических работ Канера, выполненных уже после окончания университета. Правда, это случилось некоторое время спустя из-за проблем с устройством на работу. По окончании ХГУ, Э. Канер получил рекомендацию в аспирантуру, подписанную двумя заведующими кафедрами – академиком АН УССР К.Д. Синельниковым и член-корреспондентом АН УССР И.М. Лифшицем. Но найти вакансию и пройти утверждение в аспирантуру представлялось самому выпускнику. Как обеспеченное назначение ему предлагают место учителя в школе в одном из горных районов Таджикистана. С рекомендацией от теоретической кафедры Э. Канер едет в Москву, в Институт Физических проблем и делает попытку попасть в аспирантуру к Ландау. Ландау согласился допустить юного теоретика из «родного» Харькова к вступительным экзаменам, а дирекция института взялась помочь получить вакантное место от отдела аспирантуры Академии Наук СССР. Канер сдаёт уже несколько теоретических курсов Ландау, но из аппарата Академии приходит решительный отказ – «направить Вас в аспирантуру одного из наших учреждений не представляется возможным», и далее указывается, что его ожидают по месту назначения в Таджикистане. Поездка в Москву на этом завершена. Канер возвращается в Харьков и ему удаётся устроиться на работу в вечернюю школу. Как временный вариант это было приемлемо, т.к. даёт много свободного времени чтобы продолжать занятия по теорфизике. А он уже настолько был заинтересован этой областью науки, что готов был работать по начатой теме бесплатно.
Последующие две работы в списке публикаций выполнены Э.А. Канером совместно с М.Я. Азбелем, (первая была окончена в июле 1955, а следующая – через полгода), обе – опубликованы в журнале «Письма ЖЭТФ». Ранняя касалась обобщения теории аномального скин-эффекта для произвольной формы интеграла столкновений электронов. Этой теме уже была посвящена дипломная работа Э. Канера, а ранее по теории аномального скин-эффекта было выполнено ещё несколько работ М.И. Каганова и М.Я. Азбеля. Марк Азбель окончил физмат на год ранее, чем Канер и ко времени начала их совместной работы уже являлся сотрудником теоретического отдела И.М. Лифшица в УФТИ и готовился к защите своей кандидатской диссертации по теории аномального скин-эффекта в металлах на сверхвысоких частотах. В диссертации М. Азбеля утверждается уже принятая по предыдущим статьям точка зрения, что высокочастотный импеданс в металлах является малочувствительным к внешним полям и температурам (1955). А в это время Э. Канер имеет достаточно свободного дневного времени, чтобы рассматривать выведенные ими формулы и заметить особенность в формуле для высокочастотного поверхностного импеданса (полного сопротивления) металлов в магнитном поле. Его внимание привлекает знаменатель, в котором он увидел возможность резонанса на определённых частотах. Он проверяет реальность такого эффекта и понимает, что этот результат в корне меняет существующую точку зрения о слабой чувствительности импеданса к электронной структуре металла. Он делится этими соображениями с Марком Азбелем. У Марка было необыкновенное чутьё на физические результаты. Они вместе с азартом обсуждают этот факт и в предчувствии открытия нового яркого явления, двое молодых людей в короткий срок проделывают колоссальную аналитическую и вычислительную работу. В январе статья написана, а летом 1956 опубликована в «Письма в ЖЭТФ» под названием «Теория циклотронного резонанса в металлах» (резонанс происходит на циклотронных частотах вращения электронов проводимости во внешнем магнитном поле). Это была его третья опубликованная работа.
Весной этого же года работа доложена на Международной конференции по магнитным явлениям в Москве, а летом и осенью появляются первые публикации зарубежных и советских учёных, в которых экспериментально подтверждается теоретически предсказанный эффект циклотронного резонанса. В последующие несколько лет М. Азбель и А. Канер опубликовали полную теорию этого нового явления, которая оказалась исчерпывающей для объяснения выполненных и многочисленных последующих экспериментальных работ. Уже этим первым статьям по циклотронному резонансу сопутствовал широкий научный отклик. Если вначале в картотеке Э. Канера счёт шёл на десятки экспериментальных работ, то скоро он пошёл на сотни и возрастал. По индексу цитирования (данные института Горфильда, США) статьи по теории циклотронного резонанса достигли мирового рекорда. Они цитировались не только в статьях, но и в новых монографиях по физике твёрдого тела. В зарубежной литературе открытие получило название эффекта Азбеля-Канера. Было известно, что Л. Ландау считал эти работы лучшими за послевоенные годы. Работы М. Азбеля и Э. Канера были отмечены дипломом на открытие под номером 45 с приоритетом от 31.1.1956 Государственного комитета по делам изобретений и открытий.
Научный успех совместных работ создаёт условия для более устойчивого личного ощущения авторов в научной среде. М. Азбель был уже кандидатом наук и, вообще, излишне самоуверен в молодые годы, Канер был более скромным, но также знающим себе цену и упорным в своих убеждениях. Азбель хотел использовать открытый эффект как тему для своей докторской диссертации. Канеру нужно защитить сначала кандидатскую диссертацию. Научным руководителем своей диссертации Канер, естественно, признаёт И.М. Лифшица, первоначальные работы которого и заложили возможность дальнейших успехов электронной теории металлов. Чтобы оба соавтора достигли желаемого, нужен компромисс – как делить материал? Здесь Э. Канер впервые сталкивается с теорией «личной безопасности», которую разделяет М. Азбель, с юношеских лет воспитывавший в себе «сверхчеловека». Он действительно являлся очень яркой и своеобразной фигурой. Но человеческие контакты с ним не всегда были простыми. А гибкости в этом возрасте у обоих не хватало. В средине 1957 столь эффективное и тесное творческое соавторство Азбеля и Канера заканчивается. На его основе появились в физике твёрдого тела имена двух выдающихся учёных. У каждого из них была потом своя судьба и дорога, свои успехи и свой стиль работы. А в истории науки остался неразрывным эффект Азбеля-Канера.
В 1957 Э. Канер завершает две новые статьи. В одной из них был предсказан новый эффект – «отсекания циклотронных резонансов», по существу, первый в серии высокочастотных размерных эффектов, впоследствии широко применяемых в «фермиологии» для решения проблемы восстановления формы поверхности Ферми в металлах. Другая работа – «Циклотронный резонанс в плёнках» была представлена Л. Ландау в журнал «Доклады АН СССР». В 1958 в Харьковском Университете с успехом проходит защита кандидатской диссертации Э. Канера – «Теория циклотронного резонанса в металлах».
Нужно заметить, что в последних упомянутых работах Э. Канера, как адрес организации, где выполнялась работа, стоит Институт радиофизики и электроники АН УССР ( ИРЭ).
Действительно, в это время он уже работает в научном институте, который имеет право отсылать свою научную продукцию самостоятельно.
Осенью 1955 в Харькове на базе трёх радиофизических отделов УФТИ формируется расширенный отдел «РТ», который должен был стать основой нового академического института. Инициаторами создания института выступили А.Я. Усиков и С.Я. Брауде. Через несколько лет в лесопарковой зоне закончилось строительство планируемых корпусов и ИРЭ получил свою прописку в Харькове. Во главе института стал известный учёный и замечательный человек — Александр Яковлевич Усиков. Он был в числе создателей первых в Союзе магнетронных радиолокаторов, которые были использованы в системе противовоздушной обороны в Москве, а также на Северном фронте в годы Великой Отечественной войны. Возглавить теоретический отдел института был приглашён профессор Вениамин Леонтьевич Герман, который был одним из сотрудников теоротдела Л. Ландау в довоенном УФТИ и имел авторитет учёного широкой эрудиции и безупречной человеческой репутации. Формирование в те годы ИРЭ открыло возможности для работы и научного творчества многих молодых способных выпускников физмата. В период становления в институт приходят –
П.В. Блиох, Ф.Г. Басс, В.Я. Малеев, А.П. Королюк, В.М. Яковенко и много других, ставших коллегами и друзьями Э. Канера.
На фоне этой неустанно интенсивной работы, творческих головокружительных успехов и всех сложностей с трудоустройством происходят и значимые события в его личной жизни. Несмотря на существующие ещё неопределённости с будущим статусом в ИРЭ, Канер уже чувствует большую уверенность в своей независимости и своём будущем. Он получает первые деньги от существующего ещё только на бумаге «РТ» за научную деятельность, может работать в библиотеке УФТИ и к тому же достаточно свободно распоряжаться своим временем. В 1956 я приехала на летние каникулы в Харьков. В это время я была аспиранткой Антонины Фёдоровны Прихотько и готовилась к защите кандидатской диссертации в Институте физики АН УССР в Киеве. Я увидела Моню Канера уже не просто как голубоглазого жизнерадостного юношу, но повзрослевшего молодого человека, кипящего творческой энергией и планами, захваченного в вихри новых физических и математических идей. В этой связи вспоминаю, что как-то в мою лабораторию в Киеве раздаётся звонок, я слышу голос Марка Азбеля. Он знал о нашей давней дружбе с Моней и вот, находясь в Киеве, позвонил мне по собственной инициативе (он был всегда очень инициативным!), чтобы рассказать, какой Моня «мощный» парень и как с ним здорово работать. Мне был приятен сердечный тон Марка.
Летом я собиралась ехать отдыхать в Коктебель вместе с моими родителями и их друзьями – семьёй харьковского астронома Барабашова. Их дочь – Валентина, была с детства моей подругой и мы часто с ней с удовольствием общались и отдыхали. В августе к нашей компании присоединился Моня. О приезде Мони в Коктебель мы условились с ним заранее. С приездом Мони размеренный отдых сильно изменился. Мы были вовлечены в активный туризм по горам. Много и подолгу плавали, открывая новые красивые бухты с залежами цветных агатов и сердоликов. Как-то даже были арестованы бдительными пограничниками за дальний вечерний заплыв и потом убеждали их на пограничной заставе, что мы не собирались плыть в Турцию. Наконец, после подобных бурных приключений мы договорились, что дальше нашу жизнь будем строить вместе.
Встал серьёзный вопрос: вернусь ли я работать в Харьков или Моня переедет работать в один из институтов в Киев? У меня уже тогда возникли дружеские взаимоотношения с физиками-теоретиками из Института физики. Среди них были и учителя моих киевских приятелей и сами эти друзья – С.И. Пекар, М.Д. Дейген, К.Б. Толпыго, Э.И. Рашба и, конечно, моя близкая подруга, тоже теоретик, Ирина Заславская. Я была уверена, что все они могли бы помочь с переездом Э. Канера в Киев. Могла бы этому способствовать и А.Ф. Прихотько, с которой у меня складывались тёплые отношения. Но всё-таки после долгих обсуждений мы решили, что я завершаю свои низкотемпературные исследования по спектроскопии и возвращаюсь в Харьков. В Харькове я могла легче найти себе применение, тем более, что уже возникли разговоры об организации ещё одного физического института, специально по физике низких температур. Главные инициаторы этого института – Б.И. Веркин и А.А. Галкин, заблаговременно многих вербовали в этот возможный проект, и я попала в их число. Да и сам Харьков с точки зрения выбранных нами направлений физики, казалось, имел несомненные преимущества.
Вернувшись в Харьков, мы зарегистрировали свой брак (сентябрь 1956), отметив его в домашней обстановке с двумя нашими семьями и расстались. Затем в октябре уже состоялись более многолюдные свадьбы в Харькове (в квартире моих родителей) и в Киеве (в аспирантском общежитии). Все эти осенние дни мне вспоминаются в изобилии астр и счастливым лицом Мони с букетами этих поздних летних ярких цветов. Потом Моня часто говорил, что астры это его самые любимые цветы.
В 1958 я возвращаюсь в Харьков и несколько первых лет мы живём вместе с моими родителями. В феврале этого же года у нас родилась очаровательная девочка — наша дочь Наташа. В том же году Моня защищает свою кандидатскую диссертацию, а в следующем году в Киеве на объединённом Учёном совете Институтов физики и математики состоялась защита моей кандидатской диссертации. Первая наша рабочая «пятилетка», т.н. «циклотронная» пятилетка, закончилась возникновением семьи и формированием фундамента для дальнейшей научной деятельности.